А потом, черный, подляжет сбоку, полежит и на грудь перебирается, горло сдавит и смеется. Вырвется Оксана, крикнет и проснется в мокрой сорочке.  Одна радость – Данила поправился, думала, согреет, утешит, а он раз ей в ноги кинулся:

- Отпусти ты меня, не мучай, не люблю я тебя, не будет мне с тобой жизни! Как пощечины были его слова, раскаленным железом жгли сердце девичье. Опять вспомнило про озеро Аннушкино:

- Все, устала, не могу так больше, теперь озеро и моим будет!

Побежала ног не чуя, летела, как птица раненая. А каждый шаг с трудом давался. Под конец не шла, ползла уж. Вот и озеро блеснуло, а на камне Аннушка сидит, при лунном свете греется. Тоскливо на душе, муторно, но не страшно, а сладко на сердце, что все беды-горести сейчас кончатся. А утопленница медовым голосом песню поет, к себе зовет, покой обещает. И хочет Оксана к ней, да словно не пускает кто-то, сзади за платье держит. Оглянулась, видит, а там Иванко, братец пропавший ручонками в сарафан вцепился, ножками в землю упирается.

- Ты ли это, братец мой любимый? Где же вы пропали с отцом-матерью?

- Утопли мы, сестрица, в озере случайно. Отпустили меня лишь на малую минуту, чтоб не сделала ты то, что задумала.

- Нет, Иванко, я к вам иду, теперь мы вместе будем, не могу я больше терпеть, изболелась душа моя, исстрадалась, покоя хочу, свет не мил!

- Не спеши, сестрица моя ненаглядная, не спеши ты в озеро страшное. Утопишься – никогда нас не увидишь! Не обретешь покой долгожданный, а будешь вечно при лунном свете греться, да слезами плакать хрустальными. Вечно будет ныть-болеть душа твоя на вечную погибель отданная.

В наказание тебе посланы беды великие, чтобы к бабке Раде не бегала, Бога не хулила делами черными. Не твой Данила-кузнец, а чужого не бери, жди своего, суженного. Про все терпение имей и за все Бога благодари – Он лучше нас знает и нам все лучшее посылает. А того, кто дары его не принимает, наказывает, как дитя малое, неразумное. А ты терпи, если трудно, никому Господь не дает больше, чем вытерпеть можно – всякому по силам. К бабе больше не ходи – только хуже будет, а про то, как конец свой приблизить – и думать не моги, иначе не сестра ты мне более!

Разозлился, да так  ножкой  топнул, что  вода в озере всколыхнулась и  смыла утопленницу. У Оксаны от испуга чуть сердце из груди не выскочило, вскрикнула она и проснулась.

Солнце уж высоко, лучами всю спаленку залило. У двери братец живой  стоит, ножкой стучит:

- Просыпайся, Оксана! Батька с мамкой в поле ушли, тебе велели щи варить, да меня кормить, а ты спишь до полудня! Отец обещался тебя за косы таскать, если хороводы поздно водить станешь. Купишь мне леденец сладкий на палочке – не скажу, что поздно воротилась, да всю ночь Данилу своего звала.

3.