Но тут в разговор вмешался Сережа:

- Ха! Что же это тогда твои родители такие умные и добрые тебя сюда отправили? Разве же можно своих ребенков не любить и сюда отправлять?! – он возмущенно заревел в голос и стал размазывать черные слезы по грязному лицу.

- Они же не знали, попробовал вступиться Миша, - они пошли в больницу, а доктор в белом халате сказал им, что я еще не ребенок, а какой-то плод, что души у меня нет, и больно не будет. И когда эта резалка ко мне приближалась, я хотел спрятаться, но меня все равно нашли. Тогда я стал стучать руками и ногами и громко кричать, но мама не слышала, она спала. А папа вообще курил в коридоре, а то бы он как дал этому доктору и резалку сломал бы!

- А долго мы здесь будем? – Катя подняла глаза на Сережу и подвинулась ближе к Мише, - Я к маме хочу.

Сережа, ковырнув  пальцем в носу, повесил голову, не зная, что ответить, а Миша, вздохнув, честно признался:

- Не знаю, и никто не знает. Как только мы выходим из дома гулять, за нами приходят наши мамы. За кем-то раньше, за кем-то попозже, но приходят обязательно! Мы с Серегой здесь уже давно, наверное, скоро уже. Да ты не горюй, и за тобой придут, ты только потерпи.

Внезапно, горизонт черного неба окрасился в ярко-красный свет и черное солнце выплюнуло на землю женщину в длинном белом платье. Малыши испуганно замерли на месте, а Сережа, наклонившись к Кате,  тихо прошептал:

- Ну, вот, за кем-то пришли, смотри внимательно, может это твоя мама.

Но тут Миша встал со скамейки и быстро побежал к женщине, которая все еще ползала в грязи и не могла понять, где находится.

- Мама, мамочка! Наконец-то я тебя дождался! Не бойся, пойдем, я знаю куда идти.

Женщина, прищурившись, вглядывалась в чумазую мордашку  ребенка и вдруг, закрыв лицо руками, закричала. Сильно-сильно, громко-громко. Так, что вздрогнуло черное небо  и пролилось кровавым дождем. Они плакали – каждый о своем: Мишка от радости, а женщина – от горя, стыда и жалости. Мишка обнял маму за ноги, поцеловал куда-то в коленку и за руку повел дорогой, которую знал сейчас он один.

Черное небо все сильней плакало дождем, только под ним мальчик становился все чище, белей и прозрачней, пока не исчез совсем. А женщина становилась все грязней, черней и больше, пока, наконец, не остановилась, превратившись в сухое обгоревшее дерево в огромном черном саду.

Только Мишка этого уже не видел. Он лежал, уютно свернувшись калачиком,  в животе у своей мамы. Там было тепло и спокойно, как в колыбели, сыто и уверенно.  Он, правда,  был уверен, что его любят и ждут, верят и надеются, что родится Мишка здоровым и крепким, настырным и горластым как папа,

2.